fbpx

+ 7 916 132-26-04

Эфир на Радио "СОЛЬ"

*Техническая расшифровка эфира

Александра Хворостова: Здравствуйте, уважаемые радиослушатели. Это программа «Угол зрения» на радио СОЛЬ, у микрофона Александра Хворостова. Поговорим мы сегодня о трагедии в Ивантеевке. Наверняка каждый из вас слышал, что 5 сентября этого года в подмосковной школе № 1 города Ивантеевки 9-классник Михаил открыл стрельбу из пневматического пистолета. Пострадали трое учеников, в панике они выпрыгивали из окон 2 этажа, один из подростков повредил себе позвоночник. Открытую черепно-мозговую травму получила оказавшая подростку сопротивление учительница, на которую стрелявший подросток напал с кухонным топориком. Нападавший был задержан и доставлен в полицию в сопровождении родителей. Сегодня в отношении этого молодого человека заведено несколько уголовных дел. СК дополнил обвинение статьи «Хулиганство» статьей «Покушение на убийство». Именно в ситуации, произошедшей в Ивантеевке, мы сегодня будем разбираться.

У нас на связи Олеся Покусаева, детский и семейный психолог.

 Здравствуйте. Олеся Покусаева: Здравствуйте.

А.Х.: Наверняка вы слышали эту историю — в подмосковной Ивантеевке 5 сентября в школу пришел ученик, напал на учительницу, одноклассников с оружием, которое ему, как оказалось, подарили родители. Самое интересное, что многие его одноклассники, которые впоследствии давали интервью, говорили о том, что парень говорил о своих намерениях, что, возможно, расстреляет кого-то, хотел каким-то образом отомстить. Вообще как можно относиться к подобным заявлениям? И все ли такие заявления детей подросткового возраста ведут к таким последствиям? Как отличить фейковые заявления от настоящих?

О.П.: Конечно, далеко не все такие заявления ведут к каким-то действиям. Подростки часто импульсивны, демонстративны. Тут нельзя сказать, какое будет вести, а какое не будет вести. Просто нужно наблюдать в совокупности. Если у ребенка есть в доступности это оружие, то, конечно, выполнение этой угрозы более вероятно, чем если его нет.

А.Х.: А действительно ли все подобные случаи — из-за того, что дети сейчас какие-то отстраненные, что они чувствуют одиночество внутри? Или есть истории из благополучных семей, где с ребенком разговаривают, его слышат, а потом вот так все происходит? От чего это вообще зависит?

О.П.: Историй с оружием все-таки в нашей стране достаточно мало. Поэтому делать какую-то статистку достаточно сложно. По тем же самым американским подросткам — там тоже этих ситуаций не так много, просто они очень сильно распиарены, о них много говорят. Поэтому сделать какой-то вывод — все ведь зависит от кучи факторов. От того, какая личность вообще сам подросток, какая обстановка в семье, в классе. И от доступности того, что он может применить против людей. Поэтому говорить о том, благополучно или неблагополучно — однозначно, что с ребенком что-то происходило. О его личном состоянии можно говорить. А о том, как было в семье, — семья, которая может себе позволить дарить ребенку пневматическое оружие, — нельзя сказать, что они из низших социальных слоев. Однозначно это более чем средний уровень. Но это никогда не говорит о том, если в семье есть деньги и материальный достаток, что в семье хорошие отношения.

А.Х.: По следам этого события было еще заявление главы Минобрнауки Ольги Васильевой, которая говорила, что в кратчайшие сроки сегодня надо возвращать ставку психолога в школе, дабы предотвратить подобные события. Действительно ли поможет разговор психологов и ставки психологов-педагогов в школе предотвратить подобные события, подобные инциденты?

О.П.: Это несколько наивное утверждение. Что значит — ставка психолога? Ставки психологов посокращали в школах. У нас, допустим, одна ставка психолога на 800 человек. Это вообще о чем? Это даже невозможно провести нормальную психодиагностику. Если уж так говорить, то психолог должен быть хотя бы на «началку», на среднюю параллель и на старшие классы. Это как минимум три психолога в одном здании. А у нас сейчас комбинаты, объединено 3 школы, 2−3 детских сада. И вот на все это у нас 1 психолог, а то и четверть ставки психолога. В данном случае это утверждение, что психолог бы что-то спас… Ребенок 3 месяца находился на каникулах. Ситуация произошла не в середине года, не в конце, даже первая четверть не прошла. Мне уже задавали такие вопросы — почему учителя не увидели, почему психологи не увидели. На минуточку, учителя и психологи сколько этого ребенка наблюдали? 4 дня? Один из них праздничный, который ни о чем. Поэтому в данном случае можно с точностью утверждать, что вина-то на родителях, а никак не на психологах и учителях. Три месяца ребенок чем-то был занят, где-то находился, родители его как-то наблюдали, даже если он где-то в лагере был или еще что-то. И большую часть времени родители должны были его контролировать. Конечно, школьный психолог — это хорошо и замечательно. Но когда у нас были ставки, они не были отменены, чем занимался школьный психолог? Он занимался диагностикой и отчетами. Причем диагностика была массовая, когда раздается один некий тест на класс. Все тесты имеют очень большую степень погрешности. Ответил ребенок, границы ответа от 8 до 15, а следующие — от 15 до 20. А он ответил на 15. Это в какую часть нужно? Тогда нужно беседовать с ребенком, выяснять, в какую часть теста он больше попадает. А так — массовые прошли тестирования, психолог написал отчет, все дети протестированы. Это не работа, это вообще ни к чему не приводит.

А.Х.: Даже если бы была ставки психолога, мне так кажется, и потом произошло вот это событие, все бы списали на этого психолога, который якобы проводил эти тесты для галочки, для отчетов, винили бы психолога.

О.П.: Да, скорее всего, крайним в данном случае был бы психолог, что просмотрел, не увидел и прочее. Хотя у нас давно уже пошла тенденция очень интересная, что за все отвечает школа. Но вообще-то за все отвечает семья. Школа, конечно, несет и воспитательную функцию, но в целом это образовательное учреждение. Основа школы — это давать знания. А уже смотреть за личным состоянием ребенка, за его отношениями, за тем, какие у него проблемы, — это обязанность родителей. Никто ее с них не снимал. А.Х.: А возможно ли вообще предотвратить такие события?

О.П.: Нет, такие события нельзя предотвратить, потому что мы не знаем, что с этим ребенком на самом деле произошло. Возможно, это начало какого-либо психического заболевания. Есть часть заболеваний, которые обостряются именно с приходом гормонов. Например, часто психиатрию не ставят в детском возрасте, потому что она может погаситься теми же самыми гормонами. А может и спровоцировать ее дальнейшее развитие. Возможно, там какое-то произошло обострение, возможно, какая-то личная ситуация. Это всегда было, есть и будет, как и детские суициды, что тоже не менее страшно. Другой вопрос, что какую-то часть можно предотвратить, распознать. 100% этого избежать нельзя, ни таких трагедий, как в Ивантеевке, ни детских суицидов или еще чего-то. Сейчас очень многие родители заняты добыванием денег, заняты собой, дети предоставлены сами себе в интернете. Очень многие родители не знают, что происходит с их детьми. Потому что вот эта позиция, которая шла из достаточно давних времен, что типа у ребенка есть личное пространство, его нельзя нарушать, — это все хорошо и замечательно. Но если раньше личное пространство ребенка ограничивалось, допустим, каким-то дневником, который лежал в комнате под замочком или был спрятан под подушкой, и это была вся информация, то сейчас говорить о том, что пространство в интернете личное — оно не личное. Там очень часто дети размещают то, что видят их друзья, но не видят родители. И родителям удобно иметь такую позицию — мы все в белом, все замечательные, мы не будем лезть, не будем узнавать эту информацию. Но ответственность-то за ребенка несут родители.

А.Х.: То есть панацеи от таких событий мы не найдем.

О.П.: Нет, никакой панацеи нет. Просто больше внимания, если конкретно самим родителям что-то предлагать, больше смотреть, больше обращать внимания, не бояться смотреть, в том числе, что ребенок пишет во «ВКонтакте» или в каких еще он сетях находится. Даже по тому, какую музыку ребенок слушает, в какие группы он заходит, кого он ставит себе в друзья, можно очень много понять. Какие ставит аватарки, какие ники меняет. Это говорит о душевном состоянии ребенка. Если он себя называет «Черным демоном», это одно, а если «Прекрасным принцем», то у него явное другое состояние.

А.Х.: Но, наверное, здесь еще надо избегать неких самолечений, все-таки надо обращаться к специалистам.

О.П.: Да, безусловно, к специалистам нужно обращаться. Сейчас стало больше обращений родителей. И многие пытаются что-то предотвратить, ту же самую компьютерную зависимость, которая может спровоцировать такие случаи у мальчиков. Они проводят много времени в играх, достаточно агрессивных. У них нет умения общаться. Я на днях проводила тренинг для подростков. Ребята прекрасные, от 11 до 15 лет. Они все проводят в сети — минимум, который был озвучен, — 2,5 часа в день. А судя по всему, это гораздо больше, назывались цифры и 6 часов. Так вот, они сели, их 6 деток было, и они не могут друг с другом разговор завязать. Это подростки, для которых это достаточно не критично, они не забитые, не зажатые, нормальные дети были. Они не умеют считывать эмоции, они привыкли ставить смайлики. У них нет понимания, как жить в этой реальной жизни, они там живут, в виртуальном пространстве.

А.Х.: Получается, проблема целого поколения.

О.П.: Эта проблема еще аукнется. Она только начинается. Взрослые, у кого дети сейчас подросткового возраста, не могут ее осознать. Потому что интернет в их жизнь пришел уже во взрослом возрасте. И он не может нести такой отпечаток, как если, например, ребенок, 2−3 года, у него уже есть планшет, он умеет скачивать мультики на YouTube. Это совершенно другие дети, они очень сильно отличаются. И взрослые не осознают этой проблемы совершенно.

А.Х.: А есть ли у вас вообще какая-либо надежда на то, что поменяется политика государства, мировоззрение родителей, чтобы эту ужасную тенденцию перевернуть? Мы когда-то говорили, что это там, в Америке, но это пришло и к нам, это действительно страшно.

О.П.: Я не вижу пока никаких изменений. Сокращаются ставки учителей, сокращаются ставки классного руководства. У меня есть пример, что классный руководитель один на два класса. Классный руководитель видит детей, смотрит, что сегодня Паша или Маша пришли в каком-то странном состоянии, может быть, обратить внимание, позвонить родителям. А сейчас уже нет сил на это ни у учителей, ни у кого. У нас все эти нормы сокращаются. Я, например, знаю о сокращении уроков до 40 минут, это если мы берем образовательную часть. Если мы берем родителей, то они все заняты своими вещами, проблемами. Детям уделяется все меньше времени. Ведь была же ситуация, где два подростка отстреливались от полиции. Там они все это постили в сети, выкладывали. Это все было в доступности, было видно, что критичная ситуация, но никто же не обратил внимания.

А.Х.: Огромное спасибо, что пообщались с нами и уделили нам время.

О.П.: Пожалуйста, звоните.

А.Х.: Мы уже затронули тему о возвращении в школу ставки психолога. По этой теме много всевозможных откликов идет и в интернете. В одной из психологических групп в соцсети пишут подобные комментарии: «Такой случай должен стать отправной точкой в формировании более эффективной системы психологического сопровождения учебного процесса, повышения авторитета психолога, а не наоборот. Наверняка у психолога школы накоплен диагностический материал, позволяющий спрогнозировать возможные поведенческие риски». Многие пишут, что в собственной практике было такое неоднократно, когда психолог доводил информацию о высоком суицидальном риске, агрессивности или девиантном поведении, но руководство и педагоги игнорировали важность такой работы в силу загруженности, непонимания ее важности и т. д. Многие говорят о том, что только комплексное совершенствование и выработка единых систем подходов позволит построить профилактический барьер для подобных случаев. –

по материалам сайта salt.zone/radio/9271